КОЛЫХАНИЕ ДУШ
Далекий, тревожный звук. Словно бы вдалеке негромко ударяет колокол. Еще этот звук похож на шаги, медленно, гулко, уходящие в глубину.
Что это?
Колыхание душ.
Душ?
Да. Одна из них — твоя.
Но… почему?
Ты сам ее толкнул.
Сам?
Да. Ты дал ей щелбан, как в детстве, помнишь? Как пацаны давали тебе щелчки пальцами по темени. И ты им давал. Помнишь?
Да. Но…
Ты просто толкнул ее, свою душу. И она сдвинулась, и начала колыхаться. А до этого она лежала в сосуде, и тихо, неподвижно молчала. А тут ты. Ее же трогать нельзя. Даже видеть не надо. А ты тронул. Полез. Зачем?
Думаешь, это плохо?
Это как-то… страшно.
Страшно… Но я же ничего не ощущаю.
Я тоже. Но это не означает, что страшного не существует.
Скажи. А у тебя она… тоже колышется?
Да.
Зачем же мы ее расшатываем?
Не знаю. Наверное, потому что хочется побыстрее узнать, что находится там.
Там? Где?
В черточке.
В черточке?
Да. Тебе внушают, что есть только вход и выход. Но ты хочешь знать, что происходит там, где нарисована черточка. И ты хочешь узнать это немедленно — прямо сейчас. Тебе кажется, что там, в черточке, происходит все самое главное. Ты хочешь войти туда сразу, мгновенно, без всякого входа.
Может быть — с черного?
Может, и так. С черного. С белого. Какая разница. Но выходить-то придется в одну дверь. Выход всегда один.
Всегда — один? Стоп! Откуда ты знаешь?
Про что?
Про черточку!
А-а… Ну разве это секрет. Достаточно прийти на любое кладбище. И посмотреть на могилы. Или на людей. Вот как сейчас. Посмотри на меня. Посмотри на меня… Да посмотри же!
Гаршин открыл глаза. Или ему это только показалось, что открыл. Словно бы бодрствовал и что-то странное видел, а теперь вновь стал различать реальность.
На стуле перед ним сидела тонкая, маленькая, в позе мадонны, девушка. С бледным лицом и зачесанными назад длинными, жидкими волосами. Лет двадцати, не больше. В руках вместо младенца она держала сумочку. С фальшивыми лейблами какой-то известной фирмы.
— Ты сейчас со мной говорила? — спросил Гаршин.
— Нет. Я молчала, — девушка смотрела ему в глаза так, словно видела что-то дальше него.
— А, значит, я слышал, как ты молчала.
Не сводя с него своих мрачно внимательных глаз, девушка едва заметно улыбнулась — но так, словно ей было больно улыбаться.
— Как тебя зовут?
— Даша.
— Скажи, а Роммель, он…
— Там, — Даша кивнула на дверь спальни, — спит с Машкой.
— А… мы?
— Мы с тобой не трахались. Ты отрубился.
— А, ну ладно… Слушай, тебе деньги отдали?
— Ага. Твой друг нацистик отдал.
— Хорошо… А я… что делал?
— Ты сказал, что не хочешь никого видеть, и приставил себе к виску эту штуку — Даша вытащила из сумочки и положила на кровать рядом с Гаршиным «Парабеллум».
Гаршин посмотрел на пистолет, потом на внимательно-бесстрастное лицо Даши.
— А потом — что?
— Ничего. Ты нажал на курок. Выстрела не было. Ты нажал еще и еще. Но выстрелов не было.
— Не было?
— Ага. Твой друг, фашистик этот, заржал, сказал, что пистолет не заряжен. Но ты сказал, что он врет. Ты посмотрел на нас и своего этого друга, нацистика, и сказал, что это тебе просто кто-то свыше не дает убить себя. Потому что, типа, ты мудак конченный, который еще и не жил на этом свете, и только думал, что живет. Поэтому, типа, смерть тебе еще не положена.
— Я так говорил?!
— Ну, примерно так. Я что, помню?
— А… потом?
— Потом… Слушай, — Даша вновь болезненно искривила рот улыбкой, — дай мне на такси, мне ехать надо.
— Что было дальше, Даша?
— Потом ты отрубился, я же сказала. А твой друг, фашистик этот, пошел трахать Машку. Что вы курили хоть?
— Траву какую-то бурятскую… она… колыхание душ вызывает…
— А, понятно, — Даша легко ухмыльнулась, но уже без боли. — Ну что. Давай на такси, и я пошла. Мне далеко ехать, в Теплый стан.
— Да, конечно…
Шатаясь, Гаршин встал, стал ощупывать свои карманы, нашел бумажник, вытащил тысячерублевую бумажку, протянул Даше. Она взяла, положила деньги в сумочку, встала.
Пошла к двери.
— Подожди! — неожиданно с трудом выговорил он.
Даша обернулась. Взглянула на него удивленно.
Гаршин опустился на пол возле дивана и скрючился.
— Подожди… Подожди…— кривясь, повторял он.
Даша подошла и остановилась над ним. Гаршин стонал. Даша опустилась рядом на корточки, с бесстрастно-изучающим взглядом посмотрела ему в лицо, словно освещая фонариком, и ища в нем какие-то выщерблены.
— Подожди. — сдавленно говорил Алексей, — понимаешь… мне плохо… я не могу видеть людей, вообще никого не могу…
Гаршин закрывал уши ладонями, словно ему был отвратителен собственный голос.
— Я не могу выйти даже на улицу… Я боюсь всех. Боюсь. И ненавижу, — говорил он.
— Понятно, — сказала Даша.
Порывшись в сумочке, она что-то протянула ему.
— На.
— Что это?
— Визитка одной турфирмы. Они могут заслать куда-то далеко по системе «Все исключено». Знаешь такую систему?
— «Все… включено»? — спросил он сдавленным голосом.
— Нет. «Все исключено». Ну, это, когда, типа, наоборот, все исключают. Например, ты не хочешь никого видеть, живешь себе на острове или в огороженном месте совершенно один. При этом у тебя все есть: жрачка, вискарь, тачка, да все, что угодно. Но без единой человеческой рожи. Моя подруга недавно тоже двинулась на ненависти к людям, как ты, и взяла тур «Все исключено». Вернулась, и как будто замуж по любви вышла. Я, может, тоже в отпуск по этой системе смотаюсь, отдохну.
— Дорого, наверное.
— Да не, нормально. Фирма только раскручивается, цены не подняли еще. Подруга заплатила, сколько за Испанию обычно. — Дашин взгляд потеплел. — Так что я тебя понимаю. Тебя зовут как?
— Леша, — сказал он.
Она погладила его сухой ладонью по волосам, взъерошила их.
— Ладно, Леш. Пойду я. Звякни туда, в общем. Может — поможет. Спасибо тебе.
Даша встала.
— За что? — спросил он.
Она не ответила. Молча остановилась возле двери с бесстрастным, неподвижным взглядом — только легкая полуулыбка освещала ее лицо. Она ждала, когда он ее выпустит.
ВСЕ ИСКЛЮЧЕНО
Лил дождь. Струи воды, словно живые, извиваясь, стекали по лобовому стеклу. Оперившись на руль, Гаршин смотрел на размытый мир снаружи машины. Уже почти час он находился в пробке. Какая-то темная клякса выделилась на фоне окружающих его автомобилей, приблизилась. В приоткрытое боковое окно постучала тонкая, грязная, почти черная рука, и затем к стеклу прилипло детское лицо.
— Дядя, дай денежку, — на ломаном русском сказал цыганенок, едва дотягиваясь до щели окна
Гаршин посмотрел ему в глаза. Ни проблеска интеллекта, только хитрое, похотливое желание что-то поиметь. Черная ладошка просунулась в щель. Гаршин нажал на кнопку, окно закрылось — мальчишка едва успел выдернуть свою змеевидную лапу.
Пробка двигалась все медленнее.
Гаршин покрутил радио и наткнулся на песню индонезийской группы со странным названием «Белка и Стрелка». Музыка и юный голос певицы что-то высветили в его беспокойном сознании. Словно бы дождь из маленьких серебряных и золотистых новогодних блесток — как воспоминание о чем-то прекрасном былом — просыпался на него. Затем звук песни пропал, пошли помехи. Гаршин покрутил ручку радио — ничего. Вскоре на этой волне захрипел тюремным голосом какой-то русский шансонье, и Алексей, поморщившись, выключил радио.
Ему казалось, что он очутился в ловушке, из которой нет выхода. Размытый дождем мир колыхался за окном.
«Белка и стрелка». Какое странное название, — думал он. — Советские собачки, слетавшие в космос и погибшие в нем. Или выжившие? Гаршин не помнил.
Впереди что-то хлопнуло. Стреляют? Наверное, звук выхлопа. А может, кто-то застрелился в пробке? Или убили. Гаршин представил, как пуля, словно в замедленной съемке, проламывает чей-то человеческий висок и входит в мозг…
Вдруг он вспомнил про «Парабеллум». Покидая квартиру Роммеля, Гаршин зачем-то положил тяжелый Люгер в карман своей ветровки. Выходит, он обокрал своего друга. Зачем? Интересно, скоро ли Роммель хватится пистолета. Ерунда. Какое-то детское воровство.
Гаршин вытащил из кармана ветровки пистолет, оружие легко, тяжело легло в ладонь. На боку потертого, вороненого корпуса было выгравировано: «Geladen». Гаршин передвинул рычажок предохранителя — открылось слово «Gesichert». Затем он извлек из «Парабеллума» обойму.
Она была почти полная.
Только не хватало трех патронов. Тех самых — трех.
Выходит…
В это время сзади злобно, яростно засигналили, пробка сдвинулась, его машина стояла, мешая проезду.
Гаршин надавил на педаль газа, машина медленно двинулась вперед.
Вновь — остановка.
И снова — движение.
Через минуту он опять остановился.
Застывшая громада автомобилей.
Прошло пятнадцать минут — машины по-прежнему не двигались.
Гаршин нашел в телефоне нужный ему адрес. В общем-то, можно выйти и здесь. Но где припарковаться?
Прождав еще какое-то время, он все-таки решил выбираться. Справа имелось небольшое пространство для маневра, но впереди, почти впритык к его «Шевроле», стояла зеленая «Лада Приора». Гаршин стал сигналить. «Приора» испуганно дернулась и немного сдвинулась вперед. Гаршин усиленно выворачивал руль вправо. Кто-то высунулся из двери стоящего позади джипа и что-то ему злобно кричал. На секунду Гаршину захотелось бросить машину прямо здесь. Но каким-то чудом он все-таки вывернул руль и выехал на тротуар, едва не врезавшись в фонарный столб.
Толстая женщина, проходя мимо, пнула ногой колесо его «Шевроле» и с гордо поднятой головой пошла дальше.
Дождь усилился, вода неприятно затекала на шею за воротник. Здание туристической фирмы должно находиться где-то здесь, во дворах.
Гаршин пошел к арке дома.
— Эй, придурок, ты меня поцарапал! — услышал он крик и обернулся. В скоплении машин возник высокий парень с красным злобным лицом, он шел к нему. Казалось, он расталкивал машины, как людей.
Гаршин стоял, не двигаясь, чувствуя локтем сквозь куртку тяжесть «Парабеллума». Сердце билось ровно, легко, прохладная волна спокойствия струилась по всему его телу. Вот, значит, как? Выходит, перед тем, как убить — хандра проходит?
В это время пробка сдвинулась, автомобили стали неистово сигналить машинам, которые стояли на месте. Парень с красным злобным лицом оглянулся, выругался и побежал назад.
Дождь превратился в сплошной ливень, когда в глубине двора Гаршин отыскал, наконец, нужный ему номер дома. Поднявшись на второй этаж, он вошел в офис туристической компании «Новый Робинзон».
— Что, потоп? — с усталым удивлением взглянул на него сидящий за компьютером седоватый мужчина лет шестидесяти, с пухлыми губами и уставшим добродушным взглядом.
— Похоже на то, — кивнул Гаршин. Вода ручьями стекала с него на пол.
— Присаживайтесь, — с полуулыбкой седой мужчина кивнул на стул.
Гаршин не сразу сел. Ему было неловко, потому что сзади его джинсы сильно промокли. Но стоять было еще глупее, поэтому он все же опустился на стул. Огляделся: маленькое, тесное помещение, забитое офисной техникой, стопками глянцевых журналов. На стене висел большой плакат, на котором, на фоне пальм, был изображен улыбающийся загорелый бородатый, длинноволосый мужчина в звериной шкуре и рваных джинсах. На плакате под словами «Новый Робинзон» было написано: «Исключительно для вас — исключаем все, что мешает вашему отдыху». В углу, возле двери в соседнюю комнату, перед компьютером сидела рыжеволосая девушка в наушниках и что-то с умилением на лице, закрыв глаза, слушала.
— Слушаю вас, молодой человек, — пожилой мужчина, подняв брови, с приятной улыбкой посмотрел на него.
— Я бы хотел уехать, — сказал Гаршин. — Недели на две… — он поневоле бросил взгляд на рекламный плакат, — чтобы все было исключено.
— Все? — поднял брови, словно бы не поверив, пожилой менеджер.
— Да. Все, что мешает полному одиночеству, — несколько неуверенно подтвердил Гаршин.
— Понятно, — кивнул, выпятив губы, пожилой менеджер, — значит, убираем все, что может помешать вашему уединению, соседи, средства связи, и так далее, и так далее. Правильно? — улыбнувшись, будто вспомнив что-то забавное, он наклонился и стал печатать что-то на клавиатуре.
— Погодите, — сказал Гаршин.
— Да? — пожилой менеджер поднял голову.
— Ну, прямо все уж не надо. Интернет вы тоже хотите убрать?
— Конечно, вы же сказали — все.
— Нет, интернет, пожалуй, оставьте.
— Бог ты мой… — пожилой менеджер подул сквозь выпяченные губы и покачал головой… — и вы туда же.
— Куда? — не понял Гаршин.
— Куда-куда, — менеджер вздохнул, — Ни туда и ни сюда. Ну зачем вам интернет, молодой человек? Может, вы еще и мобильную связь хотите?
— Ну да. То есть… Погодите, — растерялся Гаршин, — Я что же, там буду совершено недоступен?
— Разумеется, — пожилой менеджер, подняв брови, с улыбчивым изумлением смотрел на него, — Вы ведь одиночества хотите, молодой человек, или как?
— Да, но… А если что-нибудь… — сказал Гаршин, — как я смогу выйти на связь?
— Понимаю, — с усмешкой кивнул менеджер. — Действительно, мало ли что.
Гаршину показалось, что старик вот-вот издевательски рассмеется.
— Послушайте, — устало, как-то даже отечески вздохнув, сказал пожилой менеджер. — Мы тут в нашей компании не оказываем услуги по вовлечению человека в интересную и насыщенную общественную жизнь. Мы эти услуги — исключаем. Такова наша марка на рынке, фирменный стиль «Нового Робинзона». Именно поэтому к нам и приходят люди, желающие отдохнуть не только от других людей, но и вообще от любого вида связи с ними. Понимаете?
— Да, но, а если…
— Если вы желаете выбросить свои деньги на ветер, молодой человек — пожалуйста, будет вам интернет. И мобильная связь со щадящим тарифом. Можем и свидание с родными-близкими организовать раз в три дня, или чаще. Будет вам прекрасный отдых наедине со всем миром, будет. Общая камера вместо простора одиночества. Ну так как, молодой человек?
Гаршин отвел взгляд и поморщился. Он вспомнил, что ему говорила женщина-врач, похожая на натурщицу Модильяни: «Это вам только кажется, что вы легко можете расстаться с окружающими вас людьми. На самом деле, начинающие дизлайкеры крайне зависимы от общения. Если не напрямую, то через средства массовой информации точно. Человеческое общество – самая тяжелая наркотическая зависимость. Помните, вам необходимо полное отречение от всего, что связано с каким-либо другим человеком, кроме вас самих. Пол-но-е!».
— Да-да, — с бессильной улыбкой кивнул Гаршин, — разумеется, вы правы. Извините. Конечно, никакого интернета. Ничего. Ни одной живой души рядом. Никого.
— Ясно. Никого, — неожиданно театрально, с какой-то даже гомерической судорогой повторил, кивая, пожилой менеджер. И вдруг начал хохотать. — Это надо же! Ни-ко-го! — издевательским тоном повторял он, — Всего-то: больше никого рядом. И интернета не надо, да? Жертва, ах, какая жертва… Главное, чтоб духом человеческим не пахло, верно? Ах-ха-ха-ха! — мужчина откинулся на стуле, тряс головой и смеялся так, что у него текли из глаз слезы.
Гаршин с недоумением смотрел на него. Потом перевел взгляд на девушку в наушниках, которая, с умилением прикрыв глаза, ритмично покачивала головой, слушая, видимо, какую-то умиротворяющую музыку. С закипающей злобой Гаршин повернулся к пожилому менеджеру. Только сейчас он заметил табличку на столе, на которой были написаны его имя и фамилия.
— Послушайте, э-э… Родион Максимович, — начал Гаршин.
— Ради Бога, простите… — сквозь слезы проговорил Родион Максимович, махая левой рукой в сторону Гаршина, а правой вытирая глаза, — нервный денек сегодня… Иногда, в конце рабочего дня такое находит! Сегодня, понимаете, проверочка была. Ну там, пожарники, налоговая. И органы пожаловали. Придирались к договорам с клиентами. В соседней компании — вон, через дорогу, в том здании (он кивнул в окно) — случай несчастный был. Клиент самоубийством кончил. В подземной пещере, по договору, понимаете, жил, так и там, подлец, нашел, куда с обрыва сброситься, представляете? — менеджер вновь начал было смеяться, но тут же зажал себе ладонью рот, — Еще и записку оставил, прошу, мол, никого не винить… А-ха-ха. Ну что тут такого, а? Ведь известно, перед туром по системе «Без людей», или «Все исключено», как у нас, каждый клиент, царь он, или раб последний, бумагу подписывает, что в случае чего, претензий к компании не имеет. Но у нас проверяющие инстанции ведь как? Все равно копать будут. А почему? Да потому что господин этот, который с обрыва в подземелье сиганул, персона известная. Член правительства, понимаете. Вы, наверное, в новостях уже видели? Нет? Отдохнуть, видите ли, решил, от народа… А у нас, как назло, дама одна вчера договор подписала… Представьте, заказала месячный тур на крошечный островок в Карелии, не только без людей, но и без крыши над головой и без одежды. Но при этом с поставкой блюд из лучших ресторанов. Ну не сумасшедшая? Жена, кстати, одного нашего олигарха. Нет, теперь мы только с нормальными людьми дело иметь будем, хватит. Никаких вип-персон, звезд, политиков. Вы то, надеюсь, не олигарх?
— Не-е-т, — выдавил из себя улыбку Гаршин, — я обычный человек. Мне… в общем, нужен не слишком дорогой тур, с нормальными, скажем так, средними бытовыми условиями.
— Да-да, конечно, понимаю…— кивал, все еще утирая после смеха слезы, Родион Максимович.
Он постучал по клавиатуре, поднялся, подошел к принтеру, вынул из него распечатку, положил перед Гаршиным.
— Вот, ознакомьтесь. Наш типовой договор. Если с чем-то не согласны, будем обсуждать. Если все удовлетворяет, выбираем страну, место, оплачиваем, и, пакуем чемоданы, как говорится. Вот здесь, ознакомьтесь, туры вашей, бюджетной ценовой категории, — менеджер положил перед Гаршиным на стол раскрытый проспект. — А я пока чаю. Вы, кстати, будете? — добродушно поинтересовался Родион Максимович. — А то после такого-то потопа. Замерзли, небось?
— Нет, нет, спасибо — Гаршин отрицательно покачал головой.
— Отлично, — как-то вдруг по-детски, и непонятно чему, обрадовался Родион Максимович. Повернувшись к девушке в наушниках, он крикнул: — Катюша!
Девушка сняла наушники, и, вздернув подбородок, вопросительно посмотрела на своего начальника.
— Да, Родион Максимович?
— Катюш, сделай мне, пожалуйста, чаек, и… Вы точно не будете? — повернулся Родион Максимович к Гаршину. — Может, кофе? С корицей.
— Спасибо, нет, — Гаршин вновь с натянутой улыбкой покачал головой.
— Да-да, конечно… — кивнул Родион Максимович. — Катенька, милая, вот что. Пожалуйста, озвучь нашему гостю наши, так сказать, возможности. Только милая, мне обычный чаек, слабенький, хорошо?
— Хорошо, Родион Максимович, — отозвалась Катя.
— Гастрит, — с виноватой улыбкой пояснил Родион Максимович Гаршину, — а так я кофе до сорока любил. Но потом доктор, хлоп — и все, говорит, даже чай вам нежелательно. Но я все равно иногда, слабенький. Вам сколько лет, простите?
— Тридцать три.
— Тридцать три… — Родион Максимович понимающе кивнул. — А вот мне уже шестьдесят пять почти. — Тридцать три… Волшебный возраст. Вроде и молодость еще не закончилась, но и зрелость уже в дверь тук-тук. Эх, мне бы ваши годы. Вся жизнь впереди!
Гаршин кивнул. Отвернувшись от Родиона Максимовича — тем самым давая понять, что он не желает ни слушать, ни поддерживать разговор — Гаршин взял скрепленные листы бумаги договора и стал читать.
САДЯЩИЙСЯ САМОЛЕТ
Islander
11 июня.
Вообще-то, сначала я думал полететь на какой-нибудь остров в Греции. Или в Индию. Цены там, в общем, не слишком высокие. Но, во-первых, какая разница, где уединяться, если сбежать и никого не видеть — главная цель? А во-вторых, не хочется далеко уезжать. За последние лет десять я объездил стран наверное двадцать. Какая-то тоска в этих поездках, честное слово. Ждешь приключений, чего-то нового, а в результате за тобой бегают нищие аборигены, выпрашивая подаяние. Или наоборот, никто не бегает, но все равно кажется, что за тобой тихо следят. Вокруг все одинаковое. Старбаксы, Макдональдсы, китайские забегаловки, и везде звучит плохая или хорошая, неважно, английская речь. Есть ли место на земле, где люди немые, никто не знает))? Джунгли с первобытными туземцами не в счет. Потому что там вообще нет цивилизации, а без нее я не могу. Честно признаюсь, не могу. А кто может? Только не надо врать, что кто-то может. Спросите, чего же я хочу? Да просто никого не видеть, вообще — никого. Но при этом не на земле спать, а в постели, укрываться чистым бельем. Пить чай, кофе, минеральную воду, а не воду из лужи. Есть нормальную еду, а не на диких кабанчиков охотиться. Конечно, можно было бы и дома, в квартире закрыться. Приходила мне на ум такая мысль. Но, понимаете, нужен простор. Смена обстановки, природа, воздух, а не стены, которые ты выучил наизусть, не вид за окном, от которого воротит. Понимаете? Так что лучше послать все к чертям и свалить.
Такие дела. В общем, я все-таки решился. Сегодня, в 9.40 утра самолет в Питер. Из аэропорта меня доставят на маленький остров на финском озере. Да, я подумал, что лучше Финляндия, чем у нас. По крайней мере, там больше шансов, что права соблюдать будут. Гарантируют полное уединение в течении двух недель, с 12-го по 25-е июня. Мало, конечно, но больше мне в компании не дали.
Честно говоря, я немного волнуюсь. Почти не спал этой ночью. А когда засыпал, то снилась какая-то ерунда, будто я убегаю от динозавра. Громадный, высотой с небоскреб динозавр. Он ворвался в город, убивал все живое, и за мной персонально гонялся. Бред какой-то. Понятно что, скорее всего, это ассоциация с новой версией «Годзиллы», которую я смотрел, месяц, что ли, назад. Впрочем, если допустить, что динозавр — символ человечества, желающего мной пообедать, то выходит забавно. В общем, пора одеваться, скоро приедет такси. Не выпить ли еще успокаивающих? Вчера вечером я принял по рецепту нужную дозу. И десять минут назад, принял еще три таблетки, выпил травный настой. Хотя принимать все это мне нужно будет только через три часа. Но в экстренных случаях, говорила врач, можно и двойную дозу. Безопасно, то только если один раз в двое суток. Ладно, пойду. Чувствую себя наркоманом, который перед дальней дорогой сделал себе двойной укол, чтобы в пути не началась ломка))
Комментарии: 15
Lizaсоm Простите, а что за компания, у которой вы купили тур по системе «Без людей»?
Beglets Завидую. Тоже хочу сбежать куда-нибудь и никого не видеть. Но мое дело осложнено тем, что у меня семья и двое детей. Детей я люблю, жену тоже. Но они все-таки люди, они не я. Жена тоже часто хочет побыть одна. Детей нам некуда деть, бабушки нет, финансы не позволяют. А брать их с собой — все равно, что быть вегетарианцем и есть мясо.
Islander (для Lizaсоm) Турагенство «Новый Робинзон», на Кузнецком мосту. Только у них система не «Без людей», а «Все исключено». По сути, то же самое. Достаточно профессионально и оперативно работают. Предложили 10 вариантов, каждый с отзывами в сети.
Stoletov Ну и чего на этом вашем острове? Он же не вечный. Все равно придется возвращаться на большую землю. А там — орды голодных злых человечков поджидают, ап, и сожрут))) Знаете, господа. Я хотел в деревню уехать, чтобы все там свое, то да се. Уехал. Таких уродов, как в деревне, и в городе редко встретишь. Только их просто меньше, в деревне. Один хер разница. Вот сижу сейчас, пью, и думаю: а может, в монахи? Ну, то есть, не в монастыре чтоб, не в стаде, а отшельником, скит какой вырыть. А?))))) За ваше здоровье. И как это, не пойму, раньше считалось, что бухать надо в компании, разливать на троих? Ерунда какая, насилие, тирания… Идите вы все на луну.
Lizaсоm А что значит, «Все исключено»? «Все включено» — понятно. А «Все исключено»? Отель 0*:)))?
Islander (для Lizaсоm) Как мне объяснили, система «Все исключено» означает исключение из тура по желанию клиента любых неудобств, которые мешает его отдыху. Девиз компании «Новый Робинзон» — «Исключительно для вас». Но скорее, как я понял, это рекламный ход, чтобы завлечь клиентов)))
Maria_Mirabella Леш, ну ты приколист! Сказал бы мне, у меня у подруги дом в Таиланде пустует, зачем в финскую глушь ехать, да еще и деньги за это платить? Да и вообще, смотались бы вместе. Я тебе когда-то мешала:)))? Дуремар. Вернешься — звякни.
Unadaptation Я в прошлом году в горах в Крыму три недели провел, тур покупал в Киеве. Плюс оздоровительный курс по системе Томпсона. Реально душу прочищает, будто заново рождаешься. Всем советую. Правда, теперь снова в одиночку тянет. Говорят, в Чехии можно дачку в уединенном месте арендовать. У кого есть инфа, поделитесь.
Spirit Ocheretniy Жизнь — казарма, и люди в ней — солдаты. Каждому дембель в свой срок. ИМХО, закосить от службы не удастся.
Tiburon2012 Это что. Сегодня на НТВ показывали, баба одна заказала месячный тур на островок в Карелии, не только без людей, но и без крыши над головой и без одежды. Но при этом с поставкой блюд из лучших ресторанов. Вот прикол. Какого-то олигарха жена, что ли.
Stalingay Какая чушь этот ваш искейпинг! В стране президент-тиран, власть принимает фашистские законы, свободу душат, а вы прячетесь в уютную норку. У вас, островитянин, нет Отечества, семьи, долга. Вы не человек, вы функция по обслуживанию своего ничтожненького «я».
LevаPirogovskiy Ну я тоже дизлайкер, и что? Я конченый, и мир этот конченый. Мир спасется, только если придет новый дизлайкер Христос, а не этот, старый исусик лайкнутый. Это он виноват со всеми этими своими: полюби врага, щеку подставь. Всем понравиться хотел. Да как может нравиться враг, или мудак, c которым у тебя ничего общего, от которого воротит? Хватит гнать! Люди разные, дружат по выгоде и интересам, воюют друг с другом. Нужен Новый новый Завет. Какие же вы все уроды.
Alenka Интересно, островитянин, если вы так не любите людей, то зачем пишете этот пост? Зачем делитесь? Значит, без людей все-таки не можетеJ
Lunatic Имейте в виду, вылечиться быстро не получится. Тут не один год пройти должен. Потому что надо, увы, на жизнь зарабатывать, но без общения с людьми это непросто. Говорю на собственном примере. Я перепробовал разные практики и способы лечения, и пришел к выводу, что большинство наших специалистов в вопросе дизлайкерства — шарлатаны. Им лишь бы денег содрать. Несмотря на то, что у меня сейчас хорошая удаленная работа, я обеспеченный человек и людей редко вижу, но все равно я иногда срываюсь. Россия, как всегда, отстает от Запада. В Японии, например, нейрохирургические операции делают. В Штатах вакцину изобрели, которая воздействует на определенные участки мозга, отвечающие за эмпатию и антипатию.
Redcool Слышь, робинзончик, лунатик, и кто там еще. Всех вас, таких как вы, фриков мудозвонов, которые видите ли, ой бля от толпы они страдают, надо собрать толпой и отправить на какую-нибудь войну. Там ваши болячки быстро вылечатся. Если живые останетесь. Ясно?
Stoletov Кстати, немного вбок. Не помните, кто сказал: «Пить — это не выход, это вход? Не, не так. Лет 20 назад в "Юности" прочитал какую-то повесть, совершенно не помню, о чём, но один диалог из неё постоянно вспоминаю:
— Зачем ты пьешь? Разве это выход?
— Нет, вход.
Гаршин поднялся по трапу, прошел на свое место у окна. Ему очень хотелось спать. Но он боялся заснуть, потому что некстати вспомнил свой сон о заполненном людьми несадящемся самолете, и думал, что если уснет, то сон превратится в реальность. Соседи справа — мужчина лет сорока и пожилая женщина — его не раздражали, видимо, успокоительные лекарства действовали хорошо. Объявили взлет, попросили пристегнуть ремни безопасности. Когда самолет был уже высоко над землей, глаза Гаршина закрылись, и он мягко полетел в сон. Сначала ему приснилась женщина врач, похожая на натурщицу с картин Модильяни. У нее была тонкая талия, широкие терракотовые бедра и светящиеся зеленым светом глаза. Потом ему приснилась Даша, она отняла у него «Парабеллум», и направила его себе между ног. «Зачем ты это делаешь? — спросил он. «Хочу, чтобы пошла кровь, — ответила Даша, — так одна женщина делала в одном французском фильме, и я тоже хочу». Гаршин отвернулся, закрыл уши и так и не понял, выстрелила ли Даша, и пошла ли кровь. Он вошел в следующую комнату своего сна, и очутился, наконец, в салоне самолета, в котором летел. В этот момент Гаршин увидел себя со стороны, мирно спящим в кресле; а вокруг, на своих местах, сидели пассажиры, и в проходе никто не стоял. Самолет, судя по всему, не собирался лететь вечно. Наверное, успокаивающие препараты, которые Алексей двойной дозой принял перед полетом, действовали и в его сне. Странно было только, что он все время смотрел на себя со стороны — словно через чьи-то глаза или объектив камеры. Через какое-то время глаза, через которые Гаршин видел себя, проплыли сквозь обшивку авиалайнера, и стали наблюдать за спящим Гаршиным уже со стороны неба. Теперь Алексей мог хорошо рассмотреть свой парящий в утреннем небе самолет, который был похож на игрушечный — совсем как тот, модель которого он собирал когда-то в детстве. Вокруг плыли напоминающие крепости и замки облака. Мир был доступным, понятным, уютным. Вскоре стало светлеть. Засияло солнце. Внизу, сквозь пушистые белесые облака, показалась коричнево-зеленая земля. Самолет стал снижаться. Глаза, сквозь которые смотрел Алексей Гаршин, увидели, как спящий в кресле человек шевельнулся и стал тереть глаза и зевать. Потом проснувшийся мужчина повернулся к иллюминатору — и встретился взглядом с тем, кто наблюдал за ним со стороны неба.
НЕМОЙ ПРОВОДНИК
На Гаршина смотрел черноволосый худощавый мужчина лет тридцати, одетый в льняные рубашку и такие же брюки. В руках он держал табличку с его фамилией.
— Здравствуйте, — Гаршин с улыбкой протянул руку. Мужчина улыбнулся в ответ, крепко сжал ему ладонь и повертел головой, словно бы что-то отрицая. Затем достал из кармана брюк блокнот, открыл его и показал Гаршину
«Здравствуйте! — было написано в блокноте. — Я не говорю. Меня зовут Захар, я представитель встречающей стороны, отвезу вас на остров».
— Да, конечно…— кивнул несколько озадаченный Гаршин.
Любезно улыбаясь, Захар жестом показал, что нужно пройти в соседний зал получтть багаж.
Когда на эскалаторе показался его чемодан, Гаршин не успел даже нагнуться, как Захар ловко подхватил и выволок огромный Samsonite из кучи вещей, поставил на пол, вытянул из него рукоятку, и, легкой, пружинящей походкой зашагал к выходу, катя за собой чемодан,
Подойдя к запыленному минивэну Ford Galaxy, Захар положил чемодан Гаршина в багажник, открыл дверь и жестом пригласил садиться. Алексей сел. Интересно, подумал он, зачем за ним прислали такую вместительную машину? Наверное, думали, что у него будет много вещей. Немой повернул ключ зажигания, минивэн медленно тронулся с места.
Откинувшись в кресле и положив вытянутые руки на руль, Захар непринужденно вел машину. На лице немого застыла снисходительная полуулыбка — казалось, он видит пред собой какие-то приятные, только ему понятные картинки.
Вскоре Гаршин впал в состояние легкого транса, который нередко охватывает плохо выспавшегося человека, путешествующего в автомобиле в качестве пассажира по загородной трассе. Он смотрел на проносящиеся навстречу машины и думал, что, пожалуй, участвует сейчас в одном из самых необычных приключений своей жизни. Немой водитель казался ему закономерным приложением к его путешествию. Алексею представился еще и собственный, невидимый собеседник, с которым ему хотелось поговорить. Возможно, думал он, так проявляется его внутреннее «я». А может, как справедливо заметил один из комментаторов на его странице в сети (Гаршин просмотрел комментарии и даже ответил на пару из них, когда ждал посадки на рейс в аэропорту), человеку трудно быть одному, ему всегда необходимо хоть с кем-то общаться, пусть даже мысленно.
Да и потом… Гаршин усмехнулся: он же не человеконенавистник, в самом деле! Конечно, он болен — но с кем не бывает? Когда он вылечится, то, разумеется, станет ладить с людьми, как и раньше.
«Кстати, а когда нужно пить следующую таблетку? — вдруг забеспокоился он. — Почитать бы инструкцию, но она в чемодане, а чемодан в багажнике…»
Гаршин взглянул на своего водителя. Захар пристально, с легкой улыбкой, смотрел прямо перед собой. Казалось, он управляет небольшим звездолетом, несущимся сквозь бесконечный космос. И еще что-то поет. Да, действительно… Гаршин теперь уже отчетливо услышал, что Захар тихо напевает какую-то заунывную песню, кажется, на украинском языке.
«Я не говорю» — написал Захар в блокноте. Выходит, он не говорит по-русски, но зато поет по-украински?
Ерунда какая-то.
Так может, он вовсе и не немой, а просто не хочет говорить?
Но почему?
Странно. Когда ты презираешь и игнорируешь людей, это кажется тебе нормальным. Но как только находится кто-то, игнорирующий тебя сильнее, чем тебе хочется, это сразу неприятно задевает тебя.
По рукам Гаршина прошел холодок.
Ему показалось, что впереди его ждет опасность.
Глупости. С чего бы это?
Ерунда. Всего-то временный отпуск, поживешь один, — успокаивал он себя. Все по договору, который лежит в твоем чемодане. В этом договоре тебя все устраивает, все юридически верно расписано, по пунктам. Одиночество, бюджетный, но вполне комфортабельный номер, прекрасный вид на озеро, кондиционер, душ, запас еды, напитки, меню — все обговорено. Он будет готовить сам. Это, конечно, хлопотно, но все же лучше, чем если кто-то живой станет доставлять на остров приготовленную еду. Как написал кто-то в комментариях на его странице, это же все равно, что быть вегетарианцем и есть мясо. Ага…
Что же тогда тебя беспокоит?
Не тот ли пункт договора, который гласит, что клиент, если его жизни ничего не угрожает, не может досрочно покинуть место своего уединения — в противном случае ему грозит весьма внушительный штраф? Настолько внушительный, что Гаршину, даже при его весьма солидной зарплате, будет трудно выплатить его и за несколько лет.
И что? Чего здесь бояться? Ты ведь не собираешься покидать свой остров, правда?
Да.
Ну, а если не собираешься, то чего боишься?
Понимаешь…
Погоди! В договоре же написано, что если во время тура у тебя случится серьезное, угрожающее жизни заболевание, да хоть аппендицит, или что-то подобное, требующее экстренного вмешательства квалифицированного специалиста, ты вправе прервать свой отпуск. Да?
Да. «Все для удобства и здоровья человека» — сказано в рекламе «Нового Робинзона». И отражено в договоре.
Почему же тогда тебе так тревожно?
«Что, таблетки перестали действовать?» — с усмешкой спросил невидимый собеседник.
Погоди…
Конечно, если из-за каких-либо форс-мажорных обстоятельств, ты все-таки выйдешь к людям раньше назначенного срока, то потом тебе придется доказывать свою правоту. Может быть, даже в суде. Но ведь это обычное дело, все хотят денег, никто не хочет их терять.
Так?
Так.
Что же ты беспокоишься?
Где-то далеко ударил гром. Небо впереди вдруг резко потемнело, стало тяжелым, мокрым. Похоже, там, в конце пути, началась гроза — хотя здесь, где они ехали, еще сияло солнце.
Рука немого водителя протянула Гаршину листок блокнота, на котором он прочитал:
«Музыка? Хотите слушать?»
Помедлив, Гаршин кивнул.
Захар улыбнулся ему через зеркало и склонился над приборной панелью. Из динамиков за спиной Гаршина послышался шелест дождя, сквозь который стали пробиваться мелодичные звуки. Алексей узнал песню. Это было «Оседлавшие шторм», Дорз. Приглушенный, словно далекие раскаты громы, голос:
Riders on the storm… Like a dog without a bone… An actor out on loan…
Половина неба впереди, а вместе с ним и половина земли — почернели, набрякли влагой.
Riders on the storm… There's a killer on the road… His brain is squirmin' like a toad…
Они ехали к темной стене дождя, которая двигалась им навстречу
ВХОД
Дождь кончился перед самой границей — словно решил не переходить ее. Вновь засверкало летнее, мокрое солнце.
Захар остановил машину в хвосте очереди из легковых автомобилей и микроавтобусов, обернулся и протянул Гаршину блокнот. В котором было написано:
«Вещи оставьте в машине. Выключите телефон».
Они вышли из минивэна и направились к зданию пограничного контроля. В фойе толпилось множество людей разного возраста, которые деловито, вальяжно переговаривались между собой по-русски. Но громче всех слышались голоса двух финнов-таможенников в форменных синих рубашках, которые, протяжно растягивая звуки, что-то обсуждали между собой. Один из них вдруг громко, некрасиво искажая звуки, засмеялся — так, словно рядом с ним не было других людей. Гаршин заметил, что финны вообще ходили по помещению так, словно вокруг них никого не существовало.
«Может быть, есть нации, вообще не расположенные к дизлайкерству? — думал Гаршин. — Не потому, что они настолько любят людей. Нет. Просто они уже давно, заранее достигли точки бесстрастия»
— Как же задолбало все, — сказала стоящая неподалеку полная женщина лет тридцати пяти, в шортах, с темными волосами и выразительно посмотрела на него.
«Начинается…» — поморщился Гаршин. Он хотел было отойти в сторону, но женщина с темными волосами в шортах шагнула ближе и деловито поинтересовалась.
— Тоже в Хельсинки?
Гаршин отрицательно мотнул головой.
— Визу открывать?
— Не-ет…
— Нет, нет. Ну что — нет? Хотите выпить? У меня коньяк, французский. Настоящий. «Мерси», или как его…а, «Реми». Будете?
Гаршин снова покачал головой.
— Да мы быстро, эти чурки и не заметят, — покривившись, кивнула женщина в сторону пограничных кабинок с финнами.
Гаршин с натянутой улыбкой пояснил, что он не пьет, и отвернулся.
— Что за земляки пошли, — ухмыльнулась женщина. — Не пьют, не общаются. Марсиане, блин… — С важным видом она достала из сумки маленькую бутылку коньяка с матовым темным стеклом, отвинтила крышку и сделала несколько глотков. — What do you look at me? — грозно бросила она в сторону кабинок с финскими пограничниками, хотя на нее никто не смотрел. — В вашу сраную Лапландию теперь не пустите? Чурки западные. Ниггеры белые! Да не пускайте, нужна мне ваша Вафляндия... Тпху!
Она сделала большой глоток коньяка, лицо ее вздулось и покраснело.
— Вот живешь, а всем по хрену, что ты живая. Суки… — с отвращением сказала она.
Гаршин, наконец, увидел, что Захар, который стоял впереди, возле одной из пограничных кабинок, машет ему рукой, и быстро пошел к нему. Знаками немой показал, что будет ждать его на улице, и вышел из здания. Алексей кивнул, подошел к кабинке и положил в окошко свой паспорт. Финн флегматично полистал страницы, поднял голову, и, глядя на левое ухо Гаршина, безразлично, с сухим тягучим акцентом спросил.
— Цель поездки?
— Туризм.
— Куда едете?
— Ла.. — он забыл название города, — озеро в районе Лапенранты…
— Когда обратно?
Глядя в отрешенные глаза финна, Гаршин почему-то не разобрал вопроса.
— Что?
— Когда ви едетет обратно? — медленно, почти по слогам, с холодной отчетливостью произнес финн, на этот раз, глядя ему прямо в глаза.
В Гаршине внутри как-то все неприятно колыхнулось. Сглотнув, он произнес:
— Через… две недели…
— Точно? — с легким оттенком пренебрежения и чуть улыбаясь, спросил финн.
— Да, — сказал Гаршин. Его начало подташнивать. Опять пробило, опять! Надо выпить таблетку…
Недовольно покусывая губу, финн некоторое время смотрел на него через стеклянную перегородку. В его взгляде мерцала раздраженная неопределенность — словно он решал, что делать с этим русским, но в то же время ему словно неприятно было это решать.
Наконец, финн опустил голову, поставил штамп о пересечении границы и с бесстрастным лицом вернул ему паспорт.
ОТПЛЫТИЕ
Раньше Гаршин никогда не бывал в Финляндии. И сейчас его поразило обилие вывесок и рекламных плакатов на русском языке. «Рыба», «Икра», «Одежда», «Меха», «Еда», «Мебель» по обе стороны шоссе, по которому они мчались с приличной скоростью. «Лет через сто, — вспомнил Гаршин предсказание какого-то демографа на одном из телевизионных шоу, — если человечество не уничтожит себя в войне, в мире останется четыре основных языка: английский, русский, китайский и испанский».
Прошел еще час пути по идеально ровной трассе. Вечерело. Щиты с русскими текстами встречались уже реже. Наконец, машина свернула с автобана на проселочную дорогу, и углубилась в густой хвойный лес.
Через какое-то время минивэн выехал на довольно просторную, поросшую яркими, белыми, желтыми и фиолетовыми цветами, поляну. Справа, совсем близко к дороге, по которой они ехали, Гаршин увидел в траве два сплетенных в объятиях тела. Это были мужчина и женщина — они упоенно занимались сексом. Из одежды на них были только кроссовки и высокие спортивные носки, а голову женщины венчал велосипедный шлем, из-под которого выбивались густые рыже-золотистые волосы. Женщина — молодая рослая, загорелая — полусидела на своем партнере, поднимая и опуская мощный, красивый зад. Рядом с любовниками валялись два велосипеда, лежала разбросанная одежда.
Когда минивэн проезжал рядом с велосипедистами, они оба, не прекращая заниматься сексом, повернули головы в сторону Захара с Гаршиным и улыбнулись, а мужчина вытянул из-под женщины руку в приветственном жесте. Захар посмотрел в их сторону и тоже помахал свободной рукой.
Машина вскоре въехала в сумрачный лес. Еще минут десять минивэн двигался по неровной лесной дороге, пока, наконец, не выбрался на освещенный солнцем каменистый берег большого озера.
Захар остановил машину.
Было тихо. Вода в озере едва подрагивала от небольшой ряби и напоминала разлитое, остывающее серебро.
Захар что-то написал в блокноте, обернулся, и протянул руку в направлении едва заметного на фоне озерной воды темно-зеленого клочка суши. И показал Гаршину открытый блокнот.
«Остров» — было написано на странице.
Наконец-то ему стало хорошо и спокойно.
Гаршин был рад, что не поддался мысли провести отпуск на территории России, а выбрал тихую Финляндию. Здесь, где едва шелестел тростник, и тихо плескались прибрежные волны, любой громкий человеческий звук казался насилием. Гаршин забыл о том, что еще недавно подозревал Захара в ложной немоте. Кто знает, может всем сотрудникам «Нового Робинзона», встречающих своих бегущих от людей клиентов в разных частях света, запрещено говорить? Если так, то, пожалуй, это отличный маркетинговый ход.
Они проехали еще около километра вдоль берега по каменистой дороге и остановились возле небольшого причала, к которому были пришвартованы моторная лодка и катер. Из домика, на крыше которого был укреплен флаг с логотипом, видимо, охранной фирмы «Bеаr» с нарисованным медведем, вышел тучный, что-то жующий мужчина в камуфляжной одежде. Удивительно, но, как показалось Гаршину, он был похож на русского. То, как мужчина вразвалку, покачиваясь, подходил, как улыбался какой-то бессмысленно-беспардонной, и похоже, нетрезвой ухмылкой — все это сильно напоминало соотечественника.
Гаршин не ошибся.
— Жора, — выдохнув коньячным перегаром, по-русски сказал охранник, протягивая руку. Алексей нехотя ответил на рукопожатие и сухо кивнул. Ладонь Жоры оказалась отвратительно потной. Широко улыбаясь, Жора поздоровался также и с Захаром — видно было, что они хорошо знакомы.
— Ну что, привез новенького? — вальяжно сказал охранник Захару, — а то мы уже заждались…
«Черт возьми, — лихорадочно проносилось у Гаршина в голове, — куда меня привезли? Он что, охранять меня будет? Что вообще происходит?»
— Такие дела, земляк, — словно прочитав мысли Гаршина, с панибратской улыбкой повернулся к нему охранник, — работаем мы тут. По контракту, второй месяц уже. Напарник мой, тоже наш, гатчинский, в маркет сейчас отъехал. Финны русских не хотят охранять, говорят, сплошные с нашим братом проблемы. Условий договора не соблюдаете, типа, бухаете, буяните. Один тут драку устроил, апартаменты разгромил, сейчас в финской тюрьме отдыхает. Другой на острове уток ловил и жарил, а утки эти, оказывается, в «Красную книгу» входят… — с каким-то беспечным удовольствием рассказывал охранник, совершенно не замечая ледяного отчуждения Гаршина. — В общем, с нашим братом у финнов тут, типа нестыковки. Потому и русских нанимают. Хотя бухают они круче нашего. Но водка у них — дрянь, да и дорогая. А так ништяк, евро платят, служба идет...
Гаршину хотелось развернуться и уйти, он едва сдерживал себя. И в то же время он ощущал слабость, бессилие во всем теле, легкую тошноту. Алексей отчетливо осознавал, что сейчас он просто не в состоянии вернуться и начать все сначала — нет, это было выше его сил.
Еще и Захар куда-то пропал. Ага, вот он, его проводник, на причале, нагнулся, что-то делает с лодкой, наверное, проверяет мотор.
Гаршин отвернулся от продолжающего что-то вещать Жоры, и медленно, словно задумавшись, пошел в сторону от дома. Но тучный нетрезвый охранник тотчас увязался за ним.
«Господи, — с отчаянием думал Гаршин, — и вот от этого типа зависит мое уединение? Почему я не уехал в Индию, в Непал, да хоть куда, хоть на другое полушарие не улетел?»
Охранник Жора снова будто прочитал его мысли.
— Да вы не переживайте! — широко улыбнулся Жора, — за последние два месяца, что я здесь работаю, ни одного эксцесса не случилось. Штрафы-то у финнов за нарушение частной территории о-го-го, какие! Это вам не наша Раша. Местные законопослушные, рыбачат в других местах. Ну а наши, русаки, в эти края обычно не забредают. Но если кто к острову вдруг все ж подплывет, мы его сразу на абордаж. На берегу там стоят специальные чувствительные датчики. Их никак не минуешь, только подплываешь — пик-пик, у нас на пульте сигнал срабатывает. И мы выезжаем. У нас и оружие, если что, имеется. Так что вы тут, как у Христа за пазухой, чес слово…
Гаршину надоело это все слушать. Он развернулся, собираясь спуститься к причалу, но охранник вдруг резво схватил его за руку и начал ее трясти.
— А рыбалочка-то здесь знаете какая? О-о-о… Монстры к берегу подходят, во-от такие, — Жора развел руками, для этого отпустив Гаршина, — А щукенции объедение! Могу удочки одолжить. Новые. Мне не жалко.
Охранник поднял две лежащие на траве удочки черного цвета, к одной из которой была привязана георгиевская ленточка, и протянул их Гаршину.
— Вот, возьмите. Крутые снасти, Фоксовские. Да у меня еще есть.
Гаршин с вежливой улыбкой отрицательно покачал головой. И выдавил, наконец:
— Нет, спасибо.
— Почему? Щуки-то, щуки какие! Вы что? Это же грех не попробовать. Кстати, могу и сеточку обеспечить. Тут, правда, типа, с сеткой не разрешают, но инспекция не заглядывает. Проверено. Ну так как?
— Я не рыбак. Так что спасибо, не нужно, — с глухой злобой выговорил Горшин, развернулся и начал уходить.
Но охранник нисколько не смутился, а напротив, снова пошел, даже побежал за Гаршиным. Прытко догнал его, и, заглянув сбоку в лицо, с какой-то искренне дебильной улыбкой продолжил:
— Да что вы!? Как так! Не бывает на свете нерыбаков! Все люди на свете — рыбаки. Все — ясно? В этом деле главное попробовать…
Гаршина уже колотило, просто разрывало от ярости, но он из последних сил сдерживался, качал головой и натянуто улыбался.
Вдвоем они подошли, наконец, к причалу.
Захар как раз погрузил чемодан Гаршина в моторную лодку и знаками показывал, что пора отправляться.
— До свидания, — сказал Гаршин охраннику, не подавая руки.
— Как, уже уезжаете? — с растерянным удивлением спросил Жора, — Эх, даже не поговорили…
Охранник с горестной улыбкой развел руками, явно намериваясь обнять Гаршина. Алексей резко отшатнулся, Жора, ничуть не смущаясь, протянул — будто рубя сверху — руку. Гаршин через силу, слабо пожал его ладонь, вновь ощутив отвратительную липкость чужой кожи.
— Ну, тогда всего хорошего, земляк! — сказал Жора, — Но когда вернетесь, непременно порыбачим, — шутливо погрозил он Гаршину пальцем. — Лады? Не пожалеете. Не забыли: меня Жора зовут. Жо-ра. Георгий. Я поглядел, вы как раз 26-го, в мою смену вернетесь. Так что буду ждать. Меня Жора зовут. А вас, как, простите, забыл?
— Алексей…
— Леха, значит. Ну, хорошо отдохнуть. Животных, смотрите, там не трогайте, у них в Финке с этим строго. Красная книга, типа. А рыбку можно. Да, удочки… Может, все-таки возьмешь? Не пожалеешь. — вдруг перешел на «ты» Жора.
Гаршин спрыгнул с причала в лодку, его трясло.
— Погоди, Леш, а звонить-то тебе оттуда можно? — не унимался, свешиваясь с причала, охранник, — Какой у тебя номер, Лёх? Запиши мой…
У Гаршина мелькнула дикая, смешная мысль: а не ударить ли вот сейчас, сбоку справа, в челюсть этого назойливого жирного придурка? Алексей год прозанимался в фитнес-зале боксом и правый боковой освоил хорошо. Как и тогда, со старушкой, он увидел, словно в замедленной съемке, как стокилограммовый Жора нелепо взмахивает руками и валится с мостков воду.
Захар, наконец, завел мотор, и лодка стала медленно отходить от причала. Жора стоял у края воды, радостно улыбался и махал руками, что-то продолжая говорить. Вечерело. Солнце пурпурным шаром опускалось в гладь озера.
ОТЕЛЬ «ОСТРОВ»
Минут через десять они приблизились к острову. Вода у берега была желтоватой и довольно прозрачной — видно было, как на глубине в два-три метра медленно плавают крупные рыбы. Берег острова опоясывали густые заросли тростника, растущего прямо из воды. Опираясь веслом в дно, Захар немного продвинул лодку вглубь зарослей. Нос лодки задел пластиковый шест, на котором была закреплена коробка из блестящего металла — вероятно, тот самый чувствительный охраняющий датчик, о котором говорил Жора. За камышом показалась узкая полоска песка. Захар снял брюки, ступил в воду, которая оказалась ему почти по пояс, и за трос потащил лодку к берегу.
Дом, в котором предстояло две недели жить Гаршину, стоял в метрах тридцати от берега, на окруженный соснами поляне. В сущности, это было то же самое типовое туристическое строение, что и на фотографии, которую ему в «Новом Робинзоне» показывал Родион Максимович. Деревянные стены, крытая зеленой черепицей крыша. Во дворе, перед крыльцом, находилась терраса со столом, площадкой для барбекю и парой плетеных деревянных кресел, одно из которых кресло-качалка. Интерьер внутри дома был выдержан в стиле минимализма. Белые стены, белая мебель с синими ножками. Три комнаты: гостиная, кухня с холодильником, газовой плитой, спальня. Мебель сплошь из IKEA, причем, как определил на взгляд Гаршин, самая дешевая. Холодильник Philips заполнен продуктами: огурцы, помидоры, зелень, яйца, масло, ветчина, оливки, соевый соус, сыр, сок. В морозильной камере, которая стояла рядом с холодильником, кроме индейки, говядины и курицы, оказалось много упаковок замороженных овощей и блюд для разогрева в микроволновой печи. На холодильнике стояла шарообразная емкость с хлебом, в которой, как обещала инструкция, он в течении двух недель должен был сохранять свежесть. Вся обстановка в доме казалась какой-то простоватой, неухоженной: белые стены кое-где поцарапаны и в пятнах; видимо, их замывали, но так и не смогли до конца отмыть. Похоже, что дом перед его приездом спешно, но не очень прилежно убирали. Душевая оказалась крайне узкой, просто микроскопической. Туалет тоже словно для карликов. Все это, а также слишком шумный кондиционер, не понравилось Гаршину. Но что было делать? Глупо ведь думать, что Захар сейчас будет искать ему другой вариант (где, на острове?!). Да и, в общем, не придерешься: в договоре не прописаны ни размер душевой, ни марка кондиционера.
«Зря я не полетел куда-нибудь подальше…— с досадой подумал Гаршин, — Даже здесь, в Финляндии, византийская Россия достала…».
«Но разве ты не сам выбирал бюджетный вариант тура?» — читалось на нагловато-простодушном лице Захара, который повсюду бесшумно ходил за ним. Глядя на своего проводника, Гаршин понимал, что возмущаться бесполезно. Да и потом — не затем ли и нанимает турфирма таких немых Захаров, чтобы у клиента не возникало желания не то что спорить, а вообще разговаривать? Поразмыслив, Алексей решил не скандалить: все-таки условия были далеко не самые худшие, к тому же кругом прекрасная природа, да и людей нет.
Гаршин заметил, что в стоящей на полке белой пластиковой коробке, светятся зеленые и желтые светодиоды.
— Что это? — спросил он, указывая на огоньки.
Захар вытащил блокнот, написал:
«Wi-Fi»
— Но разве интернет не отключен? В договоре написано...
«Завтра» — написал Захар.
— Что завтра? Отключат завтра?
Захар кивнул и стал быстро, четким красивым разборчивым почерком писать:
«Если гость прибыл во второй половине дня, по правилам компании отключение средств связи происходит ночью. Но если хотите, Wi-Fi можем отключить сегодня».
— Нет-нет, — покачал Гаршин головой, — давайте уже ночью.
Захар кивнул и, снисходительно улыбаясь, попросил Гаршина через свой вездесущий блокнот подписать документ, что он, как клиент «Нового Робинзона», претензий к новому месту обитания не имеет и готов начать свой отдых в отеле «Остров».
— Остров? — так эта халупа называется Островом? — от души рассмеялся Гаршин.
Немой с простоватой и в то же время нагловатой улыбкой смотрел ему в глаза.
Гаршин поставил свою подпись. Отдавая бумагу, он пристально взглянул на Захара.
— Слушай, а зачем ты врешь, что немой? — вдруг вырвалось у него. — Ты ведь можешь говорить. Да?
Продолжая улыбаться, Захар полез в карман, достал блокнот и что-то в нем написал. Затем начал было разворачивать блокнот, чтобы, как обычно, показать Гаршину написанное, но вдруг передумал, резко отвернул блокнот и запихнул его в задний карман брюк.
С бесстрастной улыбкой, словно нисколько не сомневаясь в своих действиях, не моргая, и как-то даже немного задумчиво, Захар смотрел в глаза Гаршину. Казалось, он что-то пристально изучает в нем глубоко внутри. Наконец, оторвавшись от Гаршина, Захар поднял подбородок, опустил руки вдоль бедер, выпрямился, и коротко, словно вышколенный военный, кивнул. Гаршину даже показалось, что при этом немой проводник лихо щелкнул каблуками. Откланявшись, Захар повернулся и быстро, чуть ли не строевым шагом, пошел к выходу из дома.
Гаршин долго смотрел, как моторка с сидящим в ней прямым задумчивым и кажется, по-прежнему насмешливо улыбающимся проводником с негромким урчанием удаляется от острова по неподвижной воде.
Интересно, с острова увозить его тоже будет Захар? — подумал Гаршин. И тут же по его рукам прошел мелкий, колючий озноб. Ему совсем не хотелось с ним больше встречаться. Совсем. Словно, отказавшись дать прочитать свою запись в блокноте, немой проводник с ним заговорил.
Близ берега, в зарослях тростника, неистово квакали лягушки, плескалась рыба. На Гаршина садились стрекозы, вокруг порхали сонные бабочки, а вверху, в кронах сосен, звонко перекликались птицы. Несмотря на то, что уже начали жалить комары, звуки живых существ были приятны; постепенно они подняли Гаршину настроение.
В свой Икеевский «Остров» он вернулся уже задумчиво бодрый. Разбирать привезенные вещи прямо сейчас не хотелось. Подумав, Гаршин достал и открыл свой ноутбук. Компьютер быстро подключился к Wi-Fi. Алексей вошел на свою страницу, и увидел, что ему пришло несколько новых сообщений.
Lizaсоm написала, что исключительно по его, Гаршина, рекомендации, она обязательно пойдет в компанию «Новый Робинзон» и тоже купит тур на какой-нибудь остров — но «главное, — писала она, — чтобы на острове можно было принимать ванну». «Какая у вас ванная комната? — спрашивала Lizaсоm, — опишите ее».
Maria_Mirabella прислала смайлик-поцелуй, и сообщила, что уезжает на три дня в командировку по делам парфюмерной компании. Гаршин ухмыльнулся: понятно, что Маша поедет не одна, ну да бог с ней.
Один чудик с ником Banana-Fish, который не состоял в его френд ленте, написал, что будет в церкви молиться за него.
Пользователь Stoletov сообщил: «Чудеса! Я вошел. Я внутри, а выходить не хочется. Алкоголик-социопат — вот я кто. И классно. Нет, господа, бежать от людей никуда не нужно. Нужно просто пить. Вот рецепт!».
Подумав, Гаршин ответил Banana-Fish, что ему, конечно, лестно его желание помолиться за него, но он прибыл на остров, чтобы порвать все связи с людьми. И процитировал современного адаптера дзен-буддизма Йоко Сара Тапиро: «Молитва о человеке, который вас об этом не просит, есть акт насильственного проникновения в его личное нематериальное пространство. По сути, это изнасилование души». Маше Гаршин написал, что желает ей приятной поездки с ее новым другом и что больше они не увидятся (почему-то потянуло на откровенность). Все остальные комментарии «френдов» были, в общем, ни о чем. Но, собственно, а что его вообще с ними связывает?
«Завтра интернета у меня уже не будет» — с облегчением думал Гаршин, отправляя прощальное письмо Маше. Но сообщение, начав, было уходить, зависло. Решив, что это обычные виртуальные помехи, Гаршин подождал немного, и снова кликнул «Отправить». Но сообщение не отправлялось. Точно так же «завис» и ответ для Banana-Fish.
Алексей пощелкал по другим страницам Google и с досадой обнаружил, что интернет не работает. Это неприятно удивило его. Ведь одно дело самому перестать выходить в сеть — и другое, если сеть сама насильно прекращает с тобой общаться. С раздражением, которое в малых дозах вновь стало к нему возвращаться, Гаршин проверил роутер: выключил и снова включил его — безрезультатно. Через минуту Алексей заметил вспыхнувший и тут же погасший зеленый огонек на панели пластикового прибора. Тогда он вытащил и вставил провода в роутер, и проделал это еще несколько раз, пока окончательно не убедился, что интернет действительно пропал.
На часах было восемь часов вечера.
— Черт знает что, — с брезгливой досадой бросил Гаршин, вспоминая насмешливую улыбку Захара и его обещание, что Wi-Fi будет выключен ночью.
«Может, он решил поиздеваться надо мной, и вместе с этим толстяком Жорой отключил интернет раньше срока? — размышлял Гаршин. — Жалобу на них написать, что ли, когда вернусь. Потребовать компенсацию. Ладно, черт с ними, скорее всего, обыкновенный обрыв связи…»
Захотелось выпить. Алексей открыл чемодан и вытащил бутылку Chivas Regal восемнадцатилетней выдержки. В морозильной камере Гаршин нашел лед. Он откупорил бутылку, положил в стакан четыре куска льда, сверху плеснул виски. После двух глотков в груди медленно распустился горячий цветок. После третьего глотка раздражение окончательно растворилось в благостной беззаботности. Гаршин побрызгал себя спреем от комаров, взял стакан, бутылку «Чиваса», и вышел наружу.
Сев перед порогом в плетеное кресло, он налил себе еще немного виски, отхлебнул и стал, покачиваясь, смотреть на пустынное озеро.
Прямо перед берегом подпрыгнула, подняв брызги, крупная серебристая рыба. Крякнула утка. Солнце почти зашло. Шорохи леса, плеск воды, задумчивые голоса птиц — все это звучало в какой-то иной, чарующе свежей реальности, которая раньше была закрыта от него — но сейчас оказалась рядом и окутывала, обнимала его. Гаршина охватило легкое, приятное как никогда ощущение. Наконец-то пропала тяжесть, мучившая его последние месяцы. Исчезли раздражение, подавленность, отвращение — казалось, он очистился от какой-то тяжелой липкой грязи.
«Неужели я действительно, наконец, остался один?» — ощущая гулкую пульсацию восторга в руках и груди, думал, потягивая ледяной Chivas Regal, Гаршин.
