ОСТРОВ

Уже больше часа моторная лодка шла по Днепру. Жилые дома по обеим сторонам реки давно кончились, он выехал за пределы города. Двойников нигде не было видно. Скоро в двигателе закончится бензин, а он все не знал, что делать и не понимал, куда пристать. Наконец, Гаршин повернул лодку к одному из заросших островков в середине реки. Когда нос лодки уткнулся в песчаный берег, мотор зачихал и заглох. Вот и все, топливо кончилось. Хорошо, что он успел высадиться.

Что будет дальше, Алексей не хотел думать. Главное сейчас — прийти в себя, отдохнуть. Мучила жажда, хотелось есть. В лодке нашлась пластиковая канистра с питьевой водой, Гаршин откупорил ее и жадно припал к горлышку. Потом заглянул в лежащий под ногами рюкзак, и обнаружил в нем котелок, шампуры, несколько банок консервов, пачку чая, буханку черного хлеба, помидоры, огурцы. Что ж. на какое-то время хватит.

Сжимая в руке нож, он начал осмотр острова. Хоть бы здесь не оказалось этих тварей.

За полчаса Гаршин обошел весь островок, обшарил все самые глухие заросли.

Двойников не было.

Вернувшись к лодке, Гаршин за трос вытащил ее на берег. Напрягаясь изо всех сил, он затащил моторку за росшую прямо у воды плакучую иву с густой кроной. Если кто-то проедет мимо по реке, не увидит. А он может спать в лодке. Так теплее, и брезент есть, чтобы укрываться в случае дождя. Но на сколько хватит запасов еды?

Гаршин подсчитал найденные продукты: три консервированные банки «Завтрак туриста», две тушенки, одна сайра, две кильки в томатном соусе. Три помидора, четыре огурца. Хлеб. Чай. Спичечный коробок с солью. Три коробка со спичками. Вот и все. Что делать, когда он все съест? Наверное, придется изготовить подобия весел и доплыть до берега. Или вплавь. Жаль, поблизости нет ни одного магазина, где по ночам можно запасаться продуктами. Придется этим чудовищам сдаться. И они тебя… Нет, нет! Об этом потом. Сейчас не думай. Ты поживешь еще немного, вот что главное. У тебя есть чем утолить голод и жажду. Эх, жаль, рыбы в реке нет, можно было бы ее ловить, в моторке ведь лежат спиннинг и сетка «Икран».

На поляне под ивами Гаршин перекусил консервами и овощами. Вечером на той же поляне он развел костер, вскипятил в котелке воду. Конечно, он понимал, что в темноте огонь хорошо виден. Но что делать? Мучиться без горячей еды, страдать от ночной сырости? Убьют они его днем раньше или днем позже, какая разница. А может, и не убьют. Гаршин снова подумал о том, что с двойниками можно договориться. О чем? Да о чем угодно. Это же часть его, он сам. Что за чушь? О чем ты будешь с ними договариваться? Забыл, как они ворвались в твою квартиру? Разве шла тогда речь о каком-то договоре, примирении? Нет. Они просто хотели найти тебя и уничтожить. Ни за что. Просто потому, что ты осмелился закрыться от них, отделиться... А сейчас? Может… если уже так вышло, и они пришли сюда, вот такие, похожие на тебя, такие как ты — словно ты сам и явился к самому себе — то стоит подумать и не отделяться от них?

А, двойники?

Ведь если другой жизни уже никогда не будет, и мне все равно придется делить планету с вами, семью миллиардами душ — то почему не принять ваши условия?

Или лучше…

Что лучше? Скрываться, прятаться, а ночами тайно пробираться на берег, чтобы воровать еду, и все равно жить отдельно?

Ну не смешно ли. Надолго ли так тебя хватит?

Ха-ха. Надолго ли хватит, говоришь? Тебя, парень, хватило на то, чтобы годами жить на пустой планете без людей и при этом не удавиться. А сейчас, оказывается, ты, такая ранимая душечка, не можешь обойтись без собственных двойников?

И… что из этого?

Как что. Выходит, смысл твоей жизни в том, чтобы жрать и спать в уюте? И все?

С чего ты взял? Что ты не несешь!

Так и есть, Леха. Признайся. Давали бы тебе двойники еду и крышу над головой, ты бы с удовольствием жил с ними бок о бок. Или без них — лишь бы еда и постель. Да? И еще спать с ними можно. Ты же хотел ту девчонку на скамейке с задранной юбкой, помнишь, чью туфли надел? И в толпе под домом ты приметил тогда много симпатичных грудастых Гаршиных с офигенными задницами и классными ногами – ты бы им вдул, верно? А-а… Брось, Леха, это не то, что с самим собой, нет.  Слушай, да если и с собой – ты же онанизмом занимался? Ну, так это еще круче, потому что будешь с живой и теплой бабой, а не с кулаком. Ну и что, что она на тебя похожа? Все люди от Адама, мы все родственники, ты что, не знал? Да и вообще, все относительно. Представь, если к нам инопланетяне прилетят, мы для них будем на одно лицо. А они для нас. Так что не валяй ваньку, Лехич. Погулял и будя. Мой тебе совет: пора жениться. Выбери самого лучшего себя, добейся его, соблазни свою душку, трахни. Представь: с Гаршиным от Гаршина рождается маленький Гаршин.  А может, и не один. Идиллия! Все как у людей…

Черт! Эй, слышь! Кто там впихивает сейчас в меня эту чушь?

Так ты сам ее в себя впихиваешь, Гаря.

Катись ты!

Куда? Я в тебе, ты во мне. Куда мне катиться, Лёшенька? В себе самом к себе самому, что ли?

Гаршин выматерился и сплюнул. Потом понимающе усмехнулся и покачал головой. Он сидел у костра, ел суп из консервов и отпивал маленькими глотками водку из найденной в моторке бутылки «Русской». Через какое-то время Гаршин прилег возле костра, подложив под голову свернутый брезент. Вытащил сигарету из пачки «Опала» и закурил.

— Господи, — сказал он так, словно кто-то в этот момент его подслушивал, — господи, как было бы хорошо, чтобы этот кошмар закончился, и наутро мимо острова проехали нормальные, как раньше, рыбаки. И я бы вернулся в свое время. И человеческих, других людей. Других. Другие! Какие же вы родные, другие…

Внезапно на секунду Гаршин поверил в то, что говорит. И в тот же миг он ясно, зримо ощутил, что действительно остался один. Это было тревожное, жуткое, и в то же время какое-то торжественно завораживающее ощущение.

«Так что же, — пришла ему в голову будоражащая своей абсурдностью мысль, — выходит, все эти годы на пустой Земле я ни разу не был один? Ни разу? Вообще… никогда?»

Такое открытие показалось ему подобным тому, как если бы на небо сейчас вернулось второе солнце, которое, оказывается, было на небе всегда, просто он забыл об этом.

И вот — вспомнил.

Что вспомнил?

Да какое к черту второе солнце? Его никогда не было!

Или… было?

Погоди, что со мной? Я умираю или что-то умирает во мне? Впрочем, какое там классное солнце, кажется, оно уже третье.

Гаршин засмеялся и швырнул в темноту пустую бутылку, которая булькнув, ушла на дно речного океана.

Один. Совсем один.

А что? Кажется, одному так уж и плохо.

 

Задремав возле затухающего костра, Гаршин под утро увидел сон, в котором летел несадящийся самолет. Опять он оказался внутри его единственным пассажиром. Но в этот раз что-то изменилось. Что-то происходило не так. Самолет трясло, лайнер делал круги в ночном небе. Гаршин не видел внизу землю, но чувствовал, ощущал всей кожей, что она приближается.

Похоже, несадящийся самолет пошел на посадку.

Но ведь в кабине за штурвалом никого нет — Гаршин это ясно помнил из прошлых снов.

Он подошел к кабине пилотов и постучал в дверь.

— Эй, слышите, не смейте садиться. Вы не можете сесть, если никого нет за штурвалом.

Ему никто не отвечал.

— Мы разобьемся! — закричал он.

Молчание.

Самолет продолжал снижение. Покачивая крыльями, лайнер заваливался то на левый, то на правый борт. При очередном крутом вираже Гаршина стошнило, и он выблевал на ковровую дорожку салона всем, что съел перед этим на острове.

— Откройте, гады! — заорал Гаршин и принялся что есть силы стучать в дверь. — Немедленно прекратите! Что вы делаете, сволочи! Хорошо… я согласен всегда, всегда лететь и никогда не садиться. Слышите, согласен! Пожалуйста… только спасите. Я не хочу падать.

Земля была уже близко. Еще немного, и самолет в нее врежется.

Гаршин в изнеможении опустился на пол у входа в кабину. В этот момент лайнер задрал нос и дверь кабины открылась. Может, она и не была заперта?

Гаршин вскочил и тут же снова упал — самолет сильно тряхнуло. С трудом, на четвереньках, он вполз в кабину.

В кресле пилота у приборной доски управления сидел человек. Он был один, рядом никого. Пилот сидел спиной к Гаршину и не шевелился. Было непонятно, управляет ли он самолетом. И вообще — живой ли.

— Эй! — слабо крикнул Гаршине, — эй, вы….

Пилот не оборачивался.

— Послушайте, не надо сажать… мы разобьемся. Лучше как раньше, чтобы никого не было, и я летел дальше. Летел и летел. Ну, хотите, полетим вместе?

Вдруг Гаршин осознал, что несет какую-то чушь. Что значит, разобьемся? Ведь самолет и так бы рухнул, если бы летел без экипажа и не садился. Топливо когда-нибудь закончится. Как закончился бензин на моторке. Как однажды ты умрешь в этом застывшем мире. Как вообще все заканчивается. Вечности не бывает. И солнце когда-нибудь погаснет. Самолеты падают, если в них нет пилотов. А тут есть. Да, только один, но он существует! Живой, мертвый?

— Послушай, — подполз, наконец, к человеку в кресле Гаршин, — брат, брось. Давай еще полетаем. Ну, хоть немного. Пожалуйста. Слышь…

Гаршин протянул руку и коснулся спины человека. Голова пилота начала медленно поворачиваться.

Гаршин еще не успел увидеть его лицо, как вдруг догадался, кто перед ним.

— Как? Это…ты!?

 

ДА

Пела птица.

Маленькая, с желтым клювом, со снежно серебристым телом, оранжевой грудью и черными пятнышками на перьях. Птица сидела в траве неподалеку от его головы, голос ее был шелковистый, переливистый, будто звучали одновременно свирель, клавесин и маленькие колокольчики. Гаршин шевельнулся. Птичка тут же исчезла, но ее пение продолжилось. Пропала она, или улетела — этого он не мог понять.

Гаршин поднялся, сел возле потухшего костра. Пение птицы растворилось в шелесте листьев и в порывах легкого ветерка.

Наверное, это был остаток сна. Да, точно, ему что-то приснилось. Будто он куда-то падал и кого-то встретил. Куда падал, кого встретил? — этого Гаршин не мог вспомнить.

Сегодня шестое утро его жизни на речном острове. Кончились продукты, остался только небольшой кусок хлеба. Воду уже второй день он набирает в Днепре и кипятит на костре в котелке. Ночью его вырвало — видимо, отравился грязной речной водой. Впервые за все эти годы болел желудок, мучил понос. В общем, Гаршин ясно понимал, что все идет к тому, что придется сдаваться двойникам.

Что ж, до берега он как-нибудь доберется. Переплывет, тут недалеко. Метров триста или четыреста. Но что потом? Как они его встретят?

Гаршин жалел, что сбежал из своей детской квартиры. Да, он испугался. Не попробовал наладить отношениями с другими Гаршиными. Ведь это просто, они же такие как ты. А ты струсил. Ты болен гордыней, брат. Христо бы не одобрил. Тогда, в квартире, у тебя был шанс. Но ты закрылся, спрятался в каком-то дурацком диване, где всю ночь тебя мучили какие-то кошмары. И вот, сейчас, когда ты уже неделю прячешься на острове и все вернувшееся человечество тебя ищет — как Гаршины отнесутся к твоему появлению?

Если прикончат на месте, то наверное, будут правы.

Или приговорят… Что ж, все равно это лучше, чем медленная голодная смерть.

Боже, как хочется есть! Так бы и вгрызся в эту землю, будь она сделана из хлеба или мяса.

Ладно, посмотрим. Если сдашься добровольно, они, скорее всего, это учтут. Не звери же они, в конце концов, а Гаршины.

Гаршины… Гм, а ты уверен?

Я…

Что если ты уже никогда не будешь равным с ними?

А…

Что если они не примут тебя к себе, а поселят отдельно, в какой-нибудь хибаре, клетке, яме, сделают рабом, и ты будешь годами пахать на них за похлебку?

Подожди, неужели они на такое способны?

Почему нет.

Кто это?

Опять — ты.

Я?

Разумеется. Ты, мелкий кусочек глины, возомнивший себя планетой. Все ты и ты. Земной шарик тебя. Не скучно?

Какая там скука. Выжить бы…

В самом себе? Мне бы такое выживание, Леша.

Слушай, ты мне надоел. Хватит вешать лапшу.

Какой же ты забавный поц! Сам себе лапшу вешаешь, сам ее снимаешь и жуешь. Вкусно? Страна Дрочландия. Слушай, Лех, а ты давно дрочил? Может у тебя уже не стоит? Смотри, Гаршинки, они бабы привередливые.

Знаешь, что я с тобой сделаю?

Опа. Ну?

Я тебя сдам.

Кому?

Им.

Ой-ё-ёй.

Ага. Им. Они с тобой поступят по закону. По уголовному кодексу Гаршиных.

Ёперный перец. Это что же такой за кодекс?

Есть такой. Или будет, не важно. Важно, что теперь мы населяем эту Землю. Слышишь, ты, скотина, только, мы! Алексеи Вячеславовичи Гаршины. А ты предатель, инородец, выродок. Тебя посадят, гад. Лет на двадцать или сорок. А лучше, если пожизненно. Или к высшей мере. Вздернут, расстреляют, обуглят на электрическом стуле. И знаешь, я не буду сильно переживать.

Окей. Решил, значит, купить мной расположение гаршинского стада. Делай, как знаешь, Иудушка. Только помни. Если ты так поступишь —  уничтожишь лучшего из нас. Может, даже последнего из нас. Потому что останутся одни гниды. Или покорные овцы, которые за хлев и травку на пастбище подставляют все свои дырки. Вроде тебя. Давай, сексот, закладывай. Давай! Ну, чего ждешь?

 

К полудню он сжевал последний кусок хлеба. До утра тянуть смысла не было. Все, нужно входить в реку и плыть на берег. Но Гаршин почему-то медлил, и как-то незаметно подкралось время, когда начало темнеть. Он пожевал какую-то траву — пустой, вяжущий вкус. Сварил что-то типа похлебки, размешав в воде листья и молодые ветки. Когда отхлебнул, почувствовал горечь, стало подташнивать. Нашел остатки чая, набрал новый котелок речной воды. Вскипятил, выпил, вроде стало легче. Но шатало от слабости. Да, зря ты не поплыл к двойникам сегодня. Как теперь пройдет ночь? А наутро… хватит ли сил доплыть до берега?

Ночью к костру подплыла Рыба-шар. Вокруг все залила вода, и из нее немного выступали только два песчаных островка — тот, на котором спал Гаршин, и кусочек суши с костром

Алексей хотел о чем-то спросить Рыбу-шар, но понимал, что это бессмысленно. Шевеля плавниками, рыба пристально смотрела на него, а он на нее.

Наконец, он произнес:

— Где-то я тебя видел.

— Я себя тоже, — усмехнулась без улыбки Рыба-шар.

— Где?

— В одной книге. Там один сочинитель сделал меня вечной и умной. Хотя я просто рыба, ем кораллы и раздуваюсь, когда на меня нападают.

— Я тоже хочу.

— Стать вечным и умным? — хмыкнула Рыба, — Или просто человеком?

— Да плевать, каким. Главное, не одним.

— Ты же скоро к двойникам поплывешь. Вот и не будешь один.

— Издеваешься? Там же я. Один я, кругом — я. А я не хочу к себе. Я к людям хочу.

— А Гаршины, что, не люди?

— Да люди, люди. Но мне другие люди нужны. Дру-ги-е!

— А Гаршины какие?

— Мои, черт! Мои! Ты что, придуриваешься?

— Это ты придуриваешься, Лешик. Ты что, помещик? Глобалист? Империалист? Фашист? Гаршины хоть и твои собственные, но они свои, индивидуальные. Каждый со своей культурой, особенностями. Ну да, похожи немного на тебя. Ну и что? Китайцы тоже друг на друга похожи. И японцы, и европейцы. Да вообще все люди друг на друга похожи, вон спроси у инопланетян.

— Знаешь, рыба, достали вы меня уже оба, с этим…

— С кем?

— Вали отсюда.

— Куда ж мне от тебя деться, Лешик.

— Господи! Я что, мало тут настрадался? Выпусти меня, а!

— Алеша, у меня что, ключик золотой во рту спрятан? Я могу тебя только под воду с собой взять. Но ты же кораллы раскусывать не умеешь, плавников у тебя нет, жабр тоже. Помрешь.

— Слушай, рыба.

— Ну?

— Что мне делать?

— Жить начни.

— Я и так живу.

— Уверен?

Он промолчал.

— Как пытался застрелиться из парабеллума, помнишь?

— Помню. Может, повеситься?

— Вешайся. На этот раз веревка выдержит.

— Думаешь?

— Конечно. Как в речку два раза войти нельзя, так и второй раз не умереть не получится. Шанс всегда один.

— Погоди…  Но ты же говорила… я мертвый?

— Был бы ты труп, не сидел бы на острове и не мечтал двойникам сдаться.

— Значит, я живой?

— Конечно. Живой трус.

— Как?

— Сидишь, трясешься от страха из-за того, что не знаешь, что этим жалким копиям сказать, чтоб они тебя не прибили. Молишься, чтоб за своего приняли. Да пойди и заори, что они все уроды. Убей хоть одного из них, как мечтал. Вступи в бой, Леха! За себя, за свою свободу, достоинство, честь.

— Их же… семь миллиардов!

— Ну и что?

— Ты с ума сошла, рыба?

— Иди, вешайся, — покривив губастый бычий рот, брезгливо сказала Рыба-шар, — хотя нет, и на это тебя, дурака, не хватит. Давай, слюнтяй, входи в теплую водичку еще раз, плыви на тот бережок. Может, тебя там пощадят и даже накормят. Вперед, плыви.

— А знаешь, что… рыба?

— Ну?

— Сейчас я тебя поймаю, сука и удавлю… — Гаршин резко вскочил и потянулся к рыбе через костер руками.

— О, вот это мне уже нравится! — ухмыльнулась, отклоняясь, Рыба-шар, — слышишь, как жизнью пахнуло?

— Сейчас смертью запахнет, — шипел он, бросаясь на нее через костер. Рыба вильнула в сторону, и Гаршин свалился в воду. Вода оказалась твердой и теплой. Даже горячей.

Он вскрикнул.

Гаршин лежал на пепелище затухшего костра. Было раннее утро. Моросил мелкий дождь. Встав, он отряхнулся, напился воды из котелка. Хотелось есть, или смерти.

Потом он разделся до трусов. Свернул свою одежду в узел. Подумал, может выбросить? Все равно одежда старая, грязная, а двойники наверняка выдадут новую. Так он сделал, зашвырнув узел в кусты. Оставил только футболку, вода утром прохладная, теплее будет плыть.

Он вышел на песчаный пляж. И хотел уже ступить в воду — как вдруг заметил на песке след человеческой ноги.

 

ВСТРЕЧА

Гаршин почувствовал, как покрывается холодным потом.

Что? Они уже здесь?

Как же так, ты ведь сам к ним собрался, а они, выходит, опередили и уже на острове?

Только что в нем царили вялое опустошение и тупая покорность. А сейчас его окатило ледяным страхом и одновременно начала закипать ярость. Гаршин резко обернулся, шаря глазами по кустам.

Бесполезно. Они убьют меня, потому что я не успел к ним выйти. Уже поздно сдаваться.

Или… не поздно?

Гаршин решил броситься в воду и плыть, и уже сделал шаг к реке, но тут же застыл, потому что ясно осознал: «Если двойники на острове, они прикончат меня в воде. Я не успею им ничего сказать. Надо как угодно объясниться с ними, как угодно...»

Гаршин повернулся и на дрожащих ногах пошел назад, к пепелищу.

Следы оказались и здесь. Значит, они кругами ходили ночью вокруг места, где ты спал. Почему они не захватили тебя во сне? Почему сразу не убили?

А может, это твои собственные следы?

Ну, конечно, какие же еще…

Нет. Этот след босой ноги меньше моего по размеру.

Ха-ха, значит, не одинаковые мы, нет, не одинаковые!

А бабские туфли-лодочки, которые ты, со своим 45-м размером, носил?

Стой!

Кажется, двойник на острове один.

Точно! Судя по следам и ямкам от ночного дождя на песке, здесь кругами ходил один единственный человек. 

            Погоди. А если это разведчик? Точно, вышел из укрытия, чтобы следить за мной, остальные прячутся в кустах. Ждут. Поэтому и обувь снял, чтобы подкрасться незаметно.

Нет… Зарезать себя как барана я не дам.

Гаршин лихорадочно принялся искать кухонный нож. Где же он? До вот же, в кострище лежит, присыпанный углями.

Схватив нож за еще теплую пластиковую рукоятку, он стал озираться.

Где вы? Давайте, выходите!

Неподалеку треснул сучок. Гаршин мгновенно обернулся — и увидел, что следы на песке ведут к кустам, из которых только что раздался треск.

На ватных ногах он медленно двинулся к этому месту.

Зачем я иду? Неужели убью?

За это меня точно не простят. Даже за одну мысль, что я только одного из них хотел убить. Они же видят, что я с ножом…

Кусты зашелестели, шевельнулись

Нож выпал из руки Гаршина.

Алексей опустился на колени.

— Пожалуйста… — услышал он свой собственный, жалобный голос, — не убивайте меня. Я…. я вам еще прихожусь. Честно. Я ваш. Я свой. Я Гаршинский! Ну пожалуйста. Я буду хорошим Гаршиным, честное слово. Я осознал все свои ошибки. Простите, умоляю. Если вы меня помилуете и возьмете к себе, я никогда больше вам не изменю. Клянусь, никогда!

Кусты громко зашуршали.

Алексей вздрогнул и опустил голову, страшась смотреть в то место, где находился его двойник.

Кусты затрещали сильнее. По звукам Гаршин понял, что прятавшийся в кустах человек встал во весь рост и пошел к нему.

Мягкие шаги по песку — двойник приближался.

Секунда, другая — и вот уже Гаршин услышал над собой прерывистое, чуть хрипловатое дыхание. Потом послышался шорох песка — похоже, двойник взял его нож.

Сейчас. Сейчас твоей шеи коснется холодное лезвие клинка.

Двойник задышал совсем близко.

Гаршин закрыл глаза.

Все.

И почувствовал на своем плече чью-то руку.

— Не бойся — услышал, — это я.

Гаршин открыл глаза.

Перед ним стоял высокий, худой и загорелый старик в обрезанных вытертых джинсовых шортах. Вглядевшись в его темное морщинистое лицо, едва видимое в космах торчащих во все стороны длинных грязных волос и спутанной бороды, Гаршин не сразу, но узнал его.

— Христо? Ты?!

— Здравствуй, Алеша.

Христо как-то потерянно улыбнулся.

За его спиной светило поднявшееся из-за горизонта солнце и от этого косматые волосы болгарина вспыхивали по краям огненной золотистой змейкой.