Сергей Миляев

 

ВРАНГЛЕР И ДЖОЙС

 

Осилив Джойса, Вранглер выдохнул из себя горячий воздух победы и еще раз взвесил на ладони увесистый кирпич.

– Ну, вы, блин, ирландцы, даете! – поделился он своим восторгом с портретом Боно из группы «U2» на стене. – Вам только повод дай показать характер!

«Улисса» Вранглеру подарили еще весной, на скромное пятидесятилетие. Немногословный, лохматый и большой, как таежный медведь, он только и смог тогда вымолвить «ого!» – уж слишком тяжелой и толстой показалась ему книга с примечаниями.

– Спасибо, братцы! Надо же, девятьсот восемьдесят три страницы! Лев Толстой отдыхает!

– А то! – гордо вскинул голову Бонзо, в прошлом тоже меломан, хиппи и пацифист. – Это тебе не журнал «Ровесник»!

– К Дню независимости осилю! – пообещал Вранглер другу детства, бывшему барабанщику. – А теперь все к столу! Как там говорил Джим Моррисон? Правильно, он говорил, что трезвость отвратительна и она разделяет людей. Короче, ледяная водка на облепихе! И пельмени! Пельмени!

– Что-то ты у нас никак не облезешь, Вранглер, – с тайной завистью сказал юбиляру Биг-Бит, добродушный толстяк с лукавым прищуром и почти уже лысым черепом. – Как то даже неприлично в твоем возрасте ходить с такой рокерской прической.

– Концепция! – скромно отшутился Вранглер. – Плюс конституция.

– Ты еще гимн СССР вспомни! – хрипло засмеялся бывший бас-гитарист Фанк, все еще в меру длинноволосый, но болезненно сухой и морщинистый от своей трудовой усталости и вредных привычек.

– Да нет уж, лучше мы споем «All you need is love»! – кивнул юбиляр на портрет Джона Леннона над стареньким диваном. – Все помнят текст?

Свое прозвище Вранглер получил в прошлом веке, когда работал на заводе химволокна электрослесарем и наконец-то накопил деньги на настоящие фирменные джинсы. «Wrangler» – именно так они и назывались. Электрогитара «Eterna De Luxe» у Вранглера уже имелась – но не личная, а заводская, с крупным инвентарным номером на грифе.

«Вечные странники» играли на танцах в городском парке, на конкурсах художественной самодеятельности, выпускных вечерах и даже на свадьбах. И не только комсомольские песни и хиты советской эстрады. Основную часть их репертуара составляли собственные произведения в стиле «хард-рок». О любви и рабочих окраинах. О силе добра и свободе. О джинсах и детях цветов.

Длинные волосы Вранглер отрастил сразу после школы, да так с ними и остался по жизни. А в двадцать лет, сказав социуму «good bye forever», окончательно ушел на вольные хлеба, подальше от своих быстро состарившихся и рано потускневших ровесников с их мещанскими привычками, неиссякаемым конформизмом и постоянными разговорами о деньгах.

В двадцать два Вранглер встретил на танцплощадке Марину и они поклялись друг другу в верности в первую же ночь любви под музыку группы «Pink Floyd».

Своих сыновей-погодков счастливые родители назвали в честь героев рок-н-ролла: Робертом и Яном. Но когда они выросли, жить рок-музыкой и философией хиппи категорически отказались. О чем еще раз пошутили за столом юбиляра.

– Мир вас ловил, но не поймал! – весело объявил родителям и гостям Роберт, начитанный очкарик. – В наше время это невозможно – мы сейчас все на крючке.

– Да, предки, жаль, что ваша эпоха так быстро канула в Лету! – поддержал старшего брата Ян, раскованный парень с модными татуировками и серьгой в ухе. – Но без вас не было бы нас – факт!

Теперь они занимались в больших городах настоящими мужскими делами. Роберт – главный энергетик завода пластмассовых изделий. Ян – модный столичный фотограф глянцевых журналов и web-дизайнер.

 

Вранглер еще раз подмигнул Боно, вытащил из ушей беруши, в который уже раз взвесил на ладони кирпич Джойса. Рок-группа «Оральные контрацептивы» гремела и рычала в лучших традициях позднего панка. Время дежурства подходило к концу, и звукорежиссер репетиционной базы показал лидеру группы растопыренную пятерню. На языке жестов громкой, как прокатный цех, рок-индустрии это означало следующее: «ваше время истекает, господа панки, осталось ровно пять минут, закругляйтесь».

– Если на тебя направлено дуло пистолета или стрелки циферблата, совершенно не важно, кто ты такой! – философски говорил Вранглер каждой новой команде. И текучка кадров на его репетиционной базе была минимальной. Все уважали Вранглера за то, что он уважал других и никого не учил не только петь и играть, но и жить.

Набросив дождевик, Вранглер вышел на свежий воздух, в промозглый октябрь. Природа давно уже отпустила тормоза: наглый октябрьский дождь лил и лил, как в дни Потопа, хотя все еще стеснялся перейти в мокрый снег.

– Не угостишь даму сигареткой? – вышла на воздух вслед за Вранглером девушка-панк лет семнадцати по прозвищу Птаха.

– Да угощу, жалко, что ли? – добродушно улыбнулся бывший кумир городских танцплощадок. И протянул девушке с густым пирсингом на лице пачку сигарет.

– А можно две?

– Да можно. Лишь бы в кайф и во благо.

– Как тебе, Вранглер, «Оральные контрацептивы»? – с панковским задором спросила Птаха, затягиваясь халявным «Marlboro». – Круто, ага?

– Да пусть себе играют, что хотят! – добродушно ответил Вранглер. – Мне тут многие группы не нравятся, и что теперь? Я старый рок люблю. Когда он еще был добрый и мелодичный.

– Нафталин, что ли?

– Ну, для кого как.

– И давно живешь на этом свете? – не отставала Птаха от человека, осилившего не только тридцать лет независимости, но и многословного Джойса.

– Давненько.

– Охренеть! А звуком сколько рулишь?

– Да года три с половиной рулю.

– Ого, мне четырнадцать было!

– А мне сорок семь.

– Как моему родителю сейчас. Только он шансон слушает. И матери изменяет по-черному.

– Ну, люди разные бывают.

– А я вот точно, Вранглер, до твоих лет не дотяну! – неожиданно грустно сказала девушка-панк, стряхивая пепел.

– Не будешь пить и колоться – дотянешь! – бросил Вранглер свою сигарету в урну. – Лет до тридцати я тоже думал, что умру молодым. Сама видишь – живу. Рок-н-ролл долго держит в седле. Джаггеру и Маккартни уже седьмой десяток, а разве скажешь?

– Кто такие эти черти?

– Англичане. Классики жанра.

– Терпеть не могу классику! А из англичан только панк-рок уважаю. И футболистов.

– У каждого времени свои кумиры и тараканы, точно.

– А шашлычка закинуть и потрахаться с клеевым пацаном всегда охота! – задорно залилась беззаботным смехом девушка-панк. – А еще я пиво люблю нефильтрованное и скейтборд.

Вранглер поглядел на электронный циферблат мобильного телефона и почему-то снова вспомнил, что уже лет пятнадцать не пишет песни. Они ушли из его жизни так же внезапно, как и появились. И не только потому, что уже никому не были нужны.

Разухабистый панк-рок за дверью наконец-то добрался до своей шумной, корявой коды. И окончательно затих на сегодня.

Вранглеру осталось совсем ничего: выключить аппаратуру, составить микрофонные стойки в угол, отправить пустые банки и бутылки из-под пива в утиль..

Так он и закрыл тяжелую дверь базы с двумя пакетами. В одном – посуда и прочий мусор панк-рока, в другом – увесистый «Улисс».

– Когда же это все кончится, Леопольд Блум?– вслух спросил Вранглер героя романа, сам не зная почему. И подумал, что на погоду стали ныть кости и суставы, а это – явный признак неминуемой старости. В которой, как известно, нет никаких преимуществ.

Дорога домой занимала обычно не более восьми минут. Но сегодня Вранглер шел медленно, с раздумьями. Его абстрактные картины так и остались пылиться на дачном чердаке с далеких восьмидесятых. Его виниловые пластинки и собственные песни на рассохшейся магнитофонной ленте «Свема» так и стоят неприкаянно в шкафу. Ни одного хорошо записанного альбома, ни одной оцифрованной песни. Разве только его фирменная фраза, ставшая в городе крылатой, – «лучше фальшивая нота, чем фальшивая песня». А то, что Вранглера два раза за десять лет пригласили на местное телевидение в программы «Молоды душой» и «Рок-н-ролл этой ночью» – так это все такие мелочи, Леопольд Блум!

– Мелочи! Мелочи! Мелочи! – зачем-то закричал Вранглер в гулкую пустоту мусорного бака, куда только что отправил отходы панк-рока. И вернулся к мысли, что быть длинноволосым хиппи и пацифистом в пятьдесят лет не столько почетно и праведно, сколько смешно и неудобно.

Но смог бы он, Вранглер, быть священником сельского прихода, государственным служащим или самодовольным бизнесменом, как некоторые его одноклассники? Нет, конечно! Каждому выпала своя судьба, каждый живет так, как ему однажды захотелось. И этому миру нужны не только творцы и служители, но и скромные созерцатели. Не так ли, ирландец Джойс?

– Леопольд Блум! – все еще не мог отойти от гулкого мусорного бака Вранглер. – Блум! Блум! Блум!

– Эй ты, бомж! Ну-ка, подгреб сюда по-бырому! – вдруг пронзил влажный полумрак октября чей-то резкий, ломающийся голос, старающийся быть низким и грубым.

Вранглер обернулся и очертил подслеповатым взглядом силуэты молодых людей в капюшонах. Их было ровно четверо, как «The Beatles» или «Led Zeppelin».

– У тебя что, урод, денег на парикмахерскую нету? – раздался еще более резкий, задиристый голос другого участника уличного квартета. – Вшей тут на помойке собираешь? Бутылки?

И тут же Вранглер ощутил, как чьи-то злые пальцы вцепились в его кудрявую, как у великого Роберта Планта, шевелюру.

Вранглера били бейсбольной битой, кулаками и остроносыми ботинками. Били до тех пор, пока мужчина в дождевике не упал в грязь и не обнаружил у себя в руке пакет с Джойсом.

Квартет гопников был так шумно возбужден своей крутизной и легкой победой, что даже не успел понять, когда Вранглер снова оказался на ногах, и на их капюшоны обрушились удары если не судьбы, то вендетты точно.

Первыми побежали врассыпную самые хитрые – их спины растворились в тумане уже в первые секунды ответного удара. Третий участник квартета пытался схватить летающий пакет с предметом, похожим на кирпич, но вовремя оценил ситуацию и тоже сделал ноги. Только четвертый почему-то, все еще крепко сжимая в руке бейсбольную биту, так и остался лежать в жидкой грязи, изредка подергивая своими остроносыми ботинками.

Вранглер наклонился над самым невезучим участником квартета, осветил его лицо зажигалкой, а свободной рукой отвернул с выпачканного грязью лица черный, как ночь перед Страшным судом, капюшон.

– Что же ты наделал, Леопольд Блум! – только-то и вымолвил Вранглер разбитыми в кровь губами. И не узнал собственного голоса.

Главный герой «Улисса» хранил в пакете гробовое молчание. Как, собственно, и гопник с белесым чубчиком, из пробитого виска которого пульсирующей струйкой вытекала горячая, дымящаяся кровь.

Вранглер с трудом привстал с грязной и грешной земли, достал скрюченными от боли пальцами телефон.

– Марина, это я… Нет, я не пьяный. Срочно вызывай милицию и скорую помощь на угол Алябьева и Балакирева, прямо к мусорным бакам. Кажется, я только что убил человека. Джойсом.

< Предыдущая		Следующая >